Что видел каменный лев Хамадана? По следам Александра Македонского

Осенью 324 г. до н. э. Александр Македонский вместе со своим войском вошел в Экбатаны, где намеревался провести зиму. Лишь несколько месяцев назад он вернулся из тяжелого похода, растянувшегося на 10 лет. Покоритель Египта и Малой Азии, Персидской державы и Индии — половины известного тогда мира, вполне заслужено прозванный Великим, один из самых величайших полководцев в истории, не просто впустую тратил время в пирах и забавах.

Мозг замечательного воина не дремал — Александр вынашивал планы покорения новых стран, он мечтал о великом будущем для державы, созданной его несгибаемой волей и твердой рукой. И без того перекроенная им карта мира вскоре вновь должна была измениться — империя, подвластная македонскому царю, уже меняла свои границы в представлениях Александра, и скоро должна была стать такой наяву…

Окружающая обстановка способствовала грандиозным мечтам — дворец персидского царя Кира II, имевшего, как и Александр, о многом говорящую приставку к имени — Великий, дворец, справедливо причисляемый «отцом истории» Геродотом к чудесам света, вполне достоин был принимать под своим кровом великого человека, давая при этом множество поводов для далеко идущих планов.

Гуляя по роскошно убранным залам и коридорам дворца, любуясь отделанными золотом и серебром стенами, Александр невольно сравнивал эту летнюю резиденцию персидского царя со своим любимым Вавилоном, который он намеревался сделать столицей построенного им мира. Кир, в свое время, за двести лет до Александра, проделавший путь от вождя оседлых персидских племен до повелителя могущественной империи, объединившей большинство стран Ближнего и Среднего Востока, покоритель Мидии, Ливии, Вавилонии и многих других древних государств и народов, имел в своем распоряжении сразу несколько столиц, одной из которых и стали Экбатаны. Семь крепостей, одна в одной, возвышались друг над другом, и зубцы их стен были выкрашены в разные цвета — от наружных белоснежных до внутренних золотых. Весь дворец построен был из лучших пород деревьев — сосны и кипариса, стены отделаны золотом и серебром, колонны в храме Эны, являвшемся частью дворца, обложены золотом…

Мысли полководца, между тем, были далеко — задуманная им реформа армии должна была дать свежую силу в истощенную и измученную походами македонскую армию. Вспыхнувший совсем недавно, в августе, бунт в ее рядах обеспокоил Александра, но не привыкший отклоняться от намеченного, царь остался верен себе — теперь в рядах исконно македонской армии будут воевать и азиаты, несмотря на то, что у греков это вызвало столь большое недовольство. Даже в элитной коннице гетайров, где до этого имели право служить только выходцы из греческой знати, теперь появились персы и другие представители народов новой державы Александра…

Шум где-то в глубине дворца на мгновение отвлек от раздумий, но вот уже он вновь углубился в размышления — впереди серьезная подготовка к походу на Аравийский полуостров, а там, глядишь, и непобедимый Карфаген падет перед новым повелителем.

Образы строившихся в гавани Вавилона новых кораблей все еще владели воображением Александра, когда до него стал доходить смысл обращенных к нему слов слуги. Пряча глаза и испугано оглядываясь через плечо, словно боясь чего-то, грозящего из глубины коридора, тот говорил что-то о Гефестионе, о болезни, о докторе… Болен? Предчувствие беды охватило грозного покорителя мира, беды, от которой нет спасения. Не дослушав последних слов, царь бросился по коридорам дворца в покои друга.

Болен? Как же он не заметил, почему не знал до сих? Давно ли болен? Серьезно ли? Эти вопросы проносились в голове Александра, пока он почти бежал в спальню Гефестиона. Еще минута — и он, распахнув двери, стоял на пороге комнаты своего лучшего друга. Гефестион лежал, укрытый теплыми одеялами, по лицу его струился пот, глаза лихорадочно блестели, на загорелое лицо упала серая тень. Гефестион умирал, и ни один человек в мире, даже такой великий, как Александр, не мог его спасти. Взглянув в лицо друга, покрытое смертельной бледностью, Александр отказывался верить в то, что остается в этом мире один…

…Гефестион и Александр — они были близкими друзьями с детских лет. Сколько вместе пережито — и не перечесть. Детские забавы, шуточные бои, где разбитая в кровь коленка была за мелкую царапину, постижение мира вместе с Аристотелем, открывавшим им новые знания. Первые военные походы, восхождение Александра к славе, тяжелые сражения, новые походы и новые сражения — Гефестион всегда был рядом. Из всех, с кем вырос и возмужал царь Македонии, пожалуй, только Гефестион искренне любил своего царя, своего Александра. Не за почести и награды, не за золото и земли, которыми мог одарить повелитель половины мира. Для Гефестиона главным было спокойствие и счастье Александра, ставшие его искренней заботой, и это высоко ценил Александр.

Не случайно еще перед походом в Индию, походом, едва не стоившим Александру жизни, он произвел Гефестиона в «хилиархи», персидский ранг, делавший его практически вторым после царя лицом в государстве. Чем выше поднимался Гефестион (а выше становилось уже практически некуда), тем более ему завидовали, тем все больше врагов он наживал…

…Последние солдаты покидали разоренный дворец. Творение Кира Великого уже никогда не вызовет таких восторженных взглядов — все ценное вывезено, золото с колонн содрано, статуи разрушены. Впрочем, не все. Два льва, как грозные стражи, сидят у ворот и молча смотрят вслед удаляющемуся войску. Львы, которых потрясенный смертью Гефестиона Александр велел поставить в память о своем друге как верных хранителей ворот города. Развернув коня, Александр бросил последний взгляд на еще недавно великолепные стены и башни дворца. Он больше никогда сюда не вернется. Слишком много боли. В этом месте он потерял навсегда своего лучшего друга, своего Гефестиона. Еще один взгляд в сторону дворца — и словно в ответ встретились взгляды Александра Великого и одного из каменных львов, охраняющих вход во дворец. Тысячелетия спустя грозный охранник ворот Экбатан вот так же будет смотреть на проходящих мимо него людей и, пожалуй, останется единственным, кто видел боль великого царя от потери близкого друга.

Судьба у льва, правда, окажется нелегкой, впрочем, как и судьба дворца Кира. В пучине веков потеряет он своего собрата — второй страж ворот будет безжалостно разбит очередными завоевателями. Дейлемиты, бывшие подданные Халифата, повернувшие оружие против своих хозяев, в 931 году, более тысячи лет спустя после Македонского, вторгнутся в город, носивший тогда уже название Хамадан, и их предводитель, полководец Мардавидж ибн Зийар, прославившийся своей свирепостью, пожелает доставить одного из львов в Рэй, город в нынешнем Иране.

Однако ноша окажется слишком тяжелой, Мардавидж потерпит неудачу, и, разозлившись на львов, бесстрастно взиравших на людей, безрезультатно пытавшихся сдвинуть их с места, повелит уничтожить стражей ворот. Так погибнет один из каменных львов, а судьба второго будет висеть на волоске от гибели — солдаты от души поглумятся над ним, отбив лапы и гриву. Предоставив затем льва воле судьбы, они покинут дворец, разорив его, как и многие до них. И лишь в 1949 году каменная статуя будет найдена, поднята и поставлена на постамент в городском парке Хамадана, где и стоит по сей день.

И сегодня, как и тысячи лет назад, все так же смотрит он невидящими уже глазами на раскинувшуюся перед ним долину с панорамой исчезнувшего древнего города. Наверное, он мог бы многое нам порассказать о днях минувших, когда под сводами дворца пировали цари, слышался звон золотых монет, соблазнительно поводили бедрами танцовщицы. Как радовались и огорчались, любили и ненавидели, верили и предавали те, кого при входе встречал молчанием грозный лев и так же молчаливо провожал.

Он видел великих царей прошлого, славные и горестные дни дворца, и ныне, все так же бесстрастно взирая на нас сегодняшних, молчаливо смотрит в будущее, которое, вполне возможно, для него не так туманно, как для нас.